Бегущий за ветром - Страница 88

Новый год мы с Сораей встретили у телевизора. Выступал Дик Кларк, густо сыпалось конфетти, люди целовались, поздравляли друг друга, радостно восклицали. А у нас дома с приходом нового года ничего не изменилось. Все окутывала тишина.

Четыре дня тому назад (сейчас март 2002 года), в холодный дождливый день, произошло маленькое чудо.

Мы с Сораей, Халой Джамилей и Сохрабом отправились в парк Лейк-Элизабет во Фримонте на собрание афганцев. Генерал недели две как отправился на родину – ему предложили в Афганистане министерскую должность. С серым костюмом и карманными часами было покончено. Хала Джамиля намеревалась последовать вслед за супругом, как только он худо-бедно обустроится. Она ужасно скучала по мужу, беспокоилась о его здоровье – и мы настояли, чтобы она пока переехала к нам.

В прошлый вторник – первый день весны – был афганский Новый год, Солинау. Афганцы с берегов всего залива Сан-Франциско участвовали в праздничных собраниях и мероприятиях. У меня, Сораи и Кабира был и еще повод для радости: наша маленькая больница в Равалпинди неделю назад открылась – пока, правда, только педиатрическое отделение, без хирургии. Однако начало было положено.

Все последние дни светило солнце, но в воскресенье с самого утра зарядил дождь. Афганское счастье, горько усмехнулся я, встал с кровати и, пока Сорая спала, совершил утренний намаз. В словах молитвы я давно уже не путался.

На место мы прибыли около полудня. Кучка людей пряталась под наскоро сооруженным навесом. Кто-то уже жарил болами, дымились чашки с чаем, исходило паром блюдо ауша из цветной капусты. Из аудиоплеера разносился хриплый голос Ахмада Захира. Наверное, наша четверка выглядела забавно, когда мы шагали по мокрой траве: впереди я с Сораей, за нами Хала Джамиля, Сохраб в необъятном желтом дождевике – замыкающий.

– Чему улыбаешься? – спросила Сорая, закрываясь от дождя газетой.

– Афганцы и Пагман неразделимы. Даже если настоящие сады Пагмана далеко.

Вот и навес. Жена и теща сразу направились к полной женщине, жарящей болани со шпинатом. Сохраб вошел было под пластиковую крышу, но сразу выскочил обратно под дождь, руки в карманах дождевика, мокрые волосы – прямые и каштановые, как у Хасана – облепили голову, встал у грязной лужи и смотрит в нее. Его никто не замечал. Со временем расспросы насчет нашего приемного сына – какой странный! – поутихли, чему мы были несказанно рады, ибо порой соотечественники бывают на редкость бестактны. Чего стоит одно только преувеличенное сочувствие, которым нас долго душили, все эти возгласы вроде «О ганг бичара» («Бедный немой малыш»). Новость, на наше счастье, давно потускнела, и сейчас Сохраб для всех слился с пейзажем.

Я пожал руку Кабиру, невысокому седому человеку. Он представил меня целой дюжине новых знакомых, среди которых были отставной учитель, инженер, бывший архитектор, хирург – ныне хозяин ларька с хот-догами в Хейворде. Все они в Кабуле были знакомы с Бабой, все его уважали, у всех он сыграл в жизни определенную роль. По их словам, мне очень повезло. Ну как же, у меня ведь был такой замечательный отец.

Мы поговорили про тяжелую и, наверное, неблагодарную работу, ждущую Хамида Карзая в связи с проведением Лоя жирга и с грядущим возвращением короля после двадцати восьми лет изгнания. Мне вспомнилась ночь дворцового переворота 1973 года, когда под звуки стрельбы небо полыхало серебром, – Али тогда обнял меня и Хасана и сказал: не бойтесь, идет охота на уток.

Кто– то рассказал анекдот про Муллу Насреддина, все засмеялись.

– Твой отец любил хорошую шутку, – сказал Кабир.

– А ведь правда.

Я с улыбкой вспомнил, что первое время даже американские мухи пришлись Бабе не по душе. Сидя на кухне с мухобойкой, он с отвращением смотрел на зловредных насекомых, суетливо ползающих по стене и с поспешным жужжанием перелетающих с места на место, а потом прорычал:

– В этой стране даже мухи куда-то торопятся!

Часам к трем дождь перестал, но небо по-прежнему хмурилось. Подул холодный ветер. Народу прибавилось. Афганцы поздравляли друг друга, обнимались, целовались, делились угощением. В мангалах разожгли угли, далеко разнесся запах куриного кебаба и чеснока. Поставили кассету с каким-то новым, неизвестным мне певцом. Весело кричали дети, один Сохраб неподвижно стоял возле урны в своем желтом дождевике и смотрел вдаль.

Немного погодя, когда бывший хирург подробно рассказывал мне, как они с Бабой вместе учились в восьмом классе, Сорая дернула меня за рукав:

– Погляди-ка, Амир!

Штук шесть воздушных змеев парило в воздухе – желтые, красные и зеленые пятна на сером фоне.

Продавец змеев расположился неподалеку от нас.

– А ты не хочешь поучаствовать? – спросила жена.

Я подумал. Передал ей чашку с чаем. Подошел к продавцу и указал на желтого змея, обтянутого тканью.

– Солинау мубарак, – пожелал мне торговец, принял двадцатку и вручил деревянную шпулю с намотанной лесой.

– Вас тоже с Новым годом, – ответил я, проверяя на прочность покрытый «жидким стеклом» шпагат. Метод проверен еще мной и Хасаном: зажать лесу между большим и указательным пальцем и как следует дернуть. Из пореза сразу же показалась кровь. Продавец ухмыльнулся. Я улыбнулся ему в ответ.

Сохраб так и стоял около урны, только теперь глядел в небо. Со змеем в руках я подошел к нему.

– Нравится материал? – спросил я. Сохраб посмотрел на меня, на змея, потом опять на небо. Волосы у него были совсем мокрые, даже струйки по щекам стекали.

– Я где-то читал, что в Малайзии при помощи воздушных змеев ловят рыбу, – сказал я. – Ты об этом наверняка не знал. К змею привязывают леску с крючком, и он летит себе над мелководьем. Тень на воду не падает, и рыба не пугается. А в Древнем Китае генералы посылали войскам приказы на змеях. Это правда. Я тебя не обманываю. Я показал мальчику окровавленный палец: