Бегущий за ветром - Страница 63

– То есть как?

Глаза у Замана забегали.

– Ступайте за мной.

Четыре голые потрескавшиеся стены, циновка на полу, стол и два складных стула – вот вам и весь директорский кабинет. Стоило нам с Заманом сесть, как из дыры в стене выскочила серая крыса и потрусила к открытой двери. Я даже ноги поджал.

– Что значит «слишком поздно»?

– Не хотите ли чаю? Я сейчас заварю.

– Нет, спасибо. Лучше поговорим. Не до угощений.

Заман скрестил руки на груди.

– Должен сказать вам нечто крайне неприятное. Не говоря уже о связанных с этим опасностях.

– И кто окажется в опасности?

– Вы. Я. И разумеется, Сохраб. Если еще не поздно.

– Да в чем дело, наконец?

– Сперва я задам вам вопрос. Вам очень нужно разыскать племянника?

С уличными мальчишками Хасан всегда дрался за меня, один против двух, а то и трех. А я топтался рядом в нерешительности: и хотелось, и кололось…

В темном коридоре за открытой дверью дети, собравшись в круг, пустились в пляс. Девочка с ампутированной ниже колена ногой, сидя на тюфяке, смотрела на них и улыбалась, а дети шлепали по ее ладошкам… Фарид тоже смотрел на танцующих, его изуродованная рука дрожала. Мне вспомнились мальчики Вахида, и я понял, что не уеду из Афганистана без Сохраба.

– Где он?

Заман достал карандаш и принялся вертеть в пальцах, мрачно глядя на меня.

– Только не вмешивайте меня в это дело.

– Даю слово.

Директор швырнул карандаш на стол.

– Даже если вы сохраните все в тайне, мне несдобровать. Впрочем, так тому и следует быть. Все равно я проклят за грехи. Но если что-то можно сделать для Сохраба… Я вам скажу, я вам верю. Вы, похоже, готовы на все.

В воздухе повисло молчание.

– Примерно раз в месяц сюда наведывается один высокопоставленный талиб, – выдавил наконец Заман, – и приносит наличные деньги. Немного, но все лучше, чем ничего. Взамен он обычно берет девочку. Правда, не всегда. Иногда мальчика.

– И ты позволяешь? – Фарид придвинулся вплотную к директорскому столу.

Заман отшатнулся к стене.

– А у меня есть выбор?

– Ты же директор. Это твоя работа – следить, чтобы с детьми не приключилось ничего плохого.

– Положить этому конец выше моих сил.

– Ты торгуешь детьми! – взревел Фарид.

– Фарид, успокойся! – закричал я. Поздно. Быстрое движение – и стул летит в сторону. Директор пригвожден к полу. Колени Фарида упираются ему в грудь, руки сошлись на горле. Бумаги со стола разлетаются по всей комнате.

Заман хрипит. Вцепляюсь Фариду в плечи и пытаюсь оттащить. Не получается. Лицо у Фарида налито кровью, из груди рвется звериный рык:

– Я убью его! Только не мешай!

– Оставь его!

– Задушу!

А ведь и впрямь задушит. У меня на глазах. Надо что-то делать.

– Дети же смотрят, Фарид. Опомнись, наконец!

Шею он ему, что ли, свернул? Нет, обошлось.

Фарид оборачивается и видит детей. Взявшись за руки, они в молчании смотрят на него, у некоторых слезы на глазах.

Фарид разжимает тиски и поднимается с пола. Глядя на поверженного Замана, он смачно плюет ему в лицо. Затем подходит к двери и закрывает ее.

Заман с трудом встает, рукавом вытирает плевок. Губы у него окровавлены. Задыхаясь и кашляя, он натягивает тюбетейку, надевает очки. Стекла не вылетели, только трещинок прибавилось.

Директор снимает очки и закрывает лицо руками.

Долго-долго никто не произносит ни слова.

– Он забрал Сохраба месяц назад, – хрипит Заман.

– И ты называешь себя директором? – опять взрывается Фарид.

Заман отрывает руки от лица.

– Вот уже полгода мне не платят жалованья. Все свои сбережения я потратил на детский дом. Я продал все, что у меня было, только бы этот забытый Богом приют хоть как-то дышал. Думаете, у меня нет родственников в Пакистане или Иране? Я мог бы бежать из страны, как все прочие. Но я остался. Из-за них. – Заман показывает на дверь. – Если я не дам ему одного ребенка, он заберет десятерых. И я не препятствую, да будет Аллах судией ему и мне. Я беру эти мерзкие грязные деньги, иду на базар и покупаю еду для детей.

Фарид смотрит в пол.

– А что происходит с детьми, которых он уводит с собой?

Заман трет глаза.

– Некоторые возвращаются.

– Кто он такой? Как мне его найти? – спрашиваю я.

– Отправляйтесь завтра на стадион «Гази». В перерыве матча вы его увидите. Он единственный носит темные очки, – отвечает Заман. Руки у него трясутся. – А теперь уходите. Дети перепуганы.

Он провожает нас к выходу.

Машина отъезжает. В зеркало заднего вида вижу Замана. Он стоит у калитки в окружении толпы детей, ручонки самых маленьких вцепились ему в пиджак. Очки опять у него на носу.

21

Направляясь в Вазир-Акбар-Хан, мы пересекли реку и оказались на оживленной площади Пуштунистана. Когда-то мы с Бабой ели здесь кебабы в ресторане «Хайбер». Вот, кстати, и ресторан. Двери на замке, окна заколочены, на вывеске не хватает букв.

С балки, выступавшей из-под крыши ресторана, свисала веревка, на ней болтался повешенный – молодой парень в окровавленных лохмотьях, лицо синее, вздувшееся. Прохожие старались не смотреть на казненного.

Над прокаленным солнцем городом висела пыль. Площадь осталась позади. На каком-то перекрестке Фарид указал мне на двух мужчин, погруженных в жаркий спор. Один из них, одноногий, держал в руках протез.

– Знаешь, чем они заняты? Торгуются из-за искусственной ноги.

– Инвалид хочет продать свой протез?

– Ну да. Неплохие деньги, между прочим. Будет чем кормить детей месяц-полтора.

К моему удивлению, большинство домов в Вазир-Акбар-Хане оказались целехоньки, и деревья за заборами тоже, не то что в Карте-Се. Даже дорожные указатели – правда, ржавые и покосившиеся – были в наличии.