Бегущий за ветром - Страница 59

– Извини нас, Амир-ага, – уже спокойно сказал Вахид. – У него с детства язык опережает разум.

– Это моя вина, – попытался улыбнуться я. – Я ничуть не обижен. Мне следовало с самого начала объяснить ему, зачем я вернулся на родину.

Я не собираюсь продавать недвижимость. Мне надо найти в Кабуле одного мальчика.

– Мальчика, – повторил Вахид.

– Именно так.

Я вытащил снимок из кармана брюк. Стоило взглянуть на улыбающегося Хасана, как сердце у меня заныло и на глаза навернулись слезы. Я протянул фото Вахиду.

– Вот этого мальчика? – уточнил он. Я кивнул.

– Хазарейца?

– Да.

– Он тебе чем-то дорог?

– Его отец был мне очень дорог. Он рядом с ним на снимке. Его убили.

Вахид сощурился:

– Он был тебе друг?

Скажи «да», шептал мне внутренний голос, будто не желая, чтобы я выдал тайну Бабы. Только лгать больше не хотелось.

– У нас один отец. – Признание далось мне с трудом. – Только матери разные.

– Прости за любопытство.

– Ничего страшного.

– Как ты с ним поступишь, когда отыщешь?

– Заберу его в Пешавар. Есть люди, которые о нем позаботятся.

Вахид вернул мне фото и положил на плечо свою могучую руку.

– Ты честный человек, Амир-ага. Настоящий афганец.

Внутри у меня все сжалось.

– Я горжусь тем, что дал тебе приют под своей крышей, – торжественно сказал Вахид.

Я смущенно поблагодарил и посмотрел на Фарида. Потупив глаза, тот теребил края циновки.

Немного погодя Мариам с матерью подали нам по миске шорвы из овощей и по лепешке.

– Прости, что не предлагаю тебе мяса, – извинился Вахид. – Сейчас только талибы едят мясо.

– Как вкусно, – сказал я совершенно искренне. – Угоститесь вместе с нами.

– Мы все хорошо поели перед вашим приходом, – отказался Вахид.

Нам с Фаридом оставалось только закатать рукава и начать макать хлеб в миски.

Смуглые коротко стриженные ребятишки не отрываясь смотрели мне на руки. Младший прошептал что-то старшему на ухо. Брат кивнул в ответ, раскачиваясь взад-вперед.

Их заинтересовали мои кварцевые часы, понял я.

После трапезы, когда Мариам принесла нам в глиняном горшке воды вымыть руки, я спросил Вахида, можно ли мне сделать его детям хадиа, подарок. Он долго не соглашался, но наконец разрешил. Я отстегнул часы и протянул их младшему. Тот застенчиво пробормотал «ташакор».

– Они показывают, который теперь час во всех крупных городах мира, – пояснил я.

Мальчики вежливо поклонились, по очереди примеряя хитрый прибор. Только скоро часы надоели и, никем не востребованные, так и остались лежать на полу.

– Почему ты мне не сказал? – шепотом спросил Фарид, когда мы с ним улеглись на целую кипу соломенных циновок, которые жена Вахида собрала для нас по всему дому.

– О чем?

– Зачем ты приехал в Афганистан. – Из голоса Фарида исчезли резкие интонации, характерные для него чуть ли не с первой минуты нашего знакомства.

– Ты не спрашивал.

– Ты обязан был сказать.

– Но ведь ты не спрашивал.

Он перекатился на другой бок и сунул руку под голову. Теперь его лицо было обращено ко мне.

– Может, я помогу тебе найти мальчика.

– Спасибо, Фарид.

– Нельзя сразу плохо думать о людях, не разобравшись. Я был не прав.

Я вздохнул.

– Не расстраивайся. Так мне и надо.

Руки у него скручены за спиной, грубая веревка впилась до костей, глаза завязаны. Он стоит на коленях над сточной канавой, полной зловонной воды, голова низко склонена, он раскачивается в молитве, кровь сочится из разбитых коленей и сквозь ткань штанов пачкает гравий.

В лучах заходящего солнца его длинная тень колеблется и пляшет. Разбитые губы шевелятся. Подхожу ближе. «Для тебя хоть тысячу раз подряд», – повторяет он снова и снова. Поклон – и назад. Поклон – и назад. Он поднимает голову, и я вижу шрам над верхней губой.

Рядом с нами стоит кто-то еще.

Сперва я вижу только ствол автомата, а потом за ним вырисовывается фигура человека в камуфляже, с черной чалмой на голове. В глазах у человека пустота. Он отступает на шаг, вскидывает автомат и упирает ствол в затылок коленопреклоненного. Свет играет на блестящей стали.

Следует оглушительный выстрел.

Взгляд мой скользит выше и выше. Из дыма проступает лицо человека с автоматом.

Это – я.

Просыпаюсь. В горле у меня застрял крик.

Я вышел на улицу, стараясь не шуметь. Надо мною простиралось небо, густо усыпанное звездами, светилась серебром половинка луны. В темноте надрывались сверчки, ветерок шевелил ветви деревьев, земля под босыми ногами была такая холодная… И только сейчас, впервые после пересечения границы, я почувствовал, что вернулся. Столько лет прошло, и вот я снова дома. На этой земле мой прадед женился в третий раз и умер от холеры год спустя. Но новая жена успела родить ему сына, не то что две предыдущие. На этой земле мой дед ездил на охоту с королем Надир-шахом и убил оленя. На этой земле скончалась моя матушка. И на этой земле я старался завоевать любовь отца.

Я сел у саманной стены. Нахлынувшее на меня внезапно чувство родины поразило меня самого. А я-то думал, все давно забыто и похоронено, ведь я уже так давно живу в другой стране, которая для людей, мирно спящих сейчас в доме у меня за спиной, нечто вроде иной галактики. И вот память ко мне вернулась, и при свете полумесяца Афганистан поднялся у меня из-под ног. Может быть, и моя родина меня вспомнит?

Где– то там, за этими горами, лежит Кабул, настоящий, всамделишный город, не бледное воспоминание и не краткое сообщение «Ассошиэйтед Пресс» с пятнадцатой страницы «Сан-Франциско кроникл». Где-то за горами спит Кабул, где я со своим сводным братом запускал воздушных змеев. Город, где бессмысленно убили коленопреклоненного человека из моего сна. Город, где жизнь когда-то поставила меня перед выбором, а через четверть века опять привела сюда, чтобы я ответил за последствия.