Бегущий за ветром - Страница 45

Кстати, насчет прошлого. Сорая мне подробно рассказала, что случилось в Вирджинии.

Мы с ней были на свадьбе – дядя Шариф, который работал в службе иммиграции, выдавал сына за афганку из Ньюарка. Все происходило в том самом зале, где полгода назад мы играли нашу свадьбу. Из толпы гостей мы с Сораей смотрели, как невеста принимает кольца от родителей жениха. Перед нами стояли две дамочки средних лет.

– Как мила невеста, – сказала одна из них другой. – Настоящая луна.

– Правда, – ответила ей подруга. – И чистая. Добродетельная. Никаких мужчин.

– Знаю. Этот юноша правильно сделал, что не женился на своей двоюродной.

По дороге домой Сорая разрыдалась. Я свернул к бордюру и остановился.

– Ну что ты, – гладил я жену по голове. – Кому какое дело?

– Какая ужасная несправедливость! – всхлипывала Сорая.

– Забудь.

– Их сыновья таскаются по бабам, имеют внебрачных детей, и все помалкивают, будто так и надо. Пусть мальчики развлекутся! А я… Стоило мне один раз оступиться, как у всех на языках уже нанг и намус, и я замарана до конца жизни.

Я смахнул слезинку у нее со щеки, чуть выше родинки.

– Я тебе не говорила… В тот вечер отец явился к нам с винтовкой в руках. Он сказал… тому парню… что в винтовке два патрона: один для любовника, а второй – для отца. Я кричала, обзывала отца всеми мыслимыми словами, вопила, что он не сможет меня запереть навсегда, что лучше бы он умер. – Слезы опять показались у нее на глазах. – Я так и выразилась: лучше бы он умер… Когда он привел меня домой, мама заплакала, обняла меня и все пыталась что-то сказать, только я никак не могла ее понять. После удара у нее плохо выговаривались слова. А отец отвел меня в мою спальню, усадил перед зеркалом, вручил ножницы и велел остричь волосы. И проследил, чтобы я выполнила приказание. Я несколько недель не выходила из дома. А когда вышла, меня повсюду сопровождал шепоток за спиной. Это было три года назад и за три тысячи миль отсюда. Но этот шепот по-прежнему меня преследует.

– Да черт с ними со всеми. Сорая улыбнулась сквозь слезы.

– Рассказывая тебе обо всем этом по телефону в день, когда ты посватался ко мне, я была уверена, что ты откажешься от такой жены.

– Как ты могла подумать? Сорая взяла меня за руку.

– Я так счастлива, что ты со мной. Ты совсем не такой, как другие афганцы.

– Давай не будем больше говорить на эту тему, ладно?

– Ладно.

Я поцеловал ее в щеку.

Почему это я другой, интересно? Может, потому, что в юности меня воспитывали мужчины и я не успел столкнуться с характерным порой для афганцев лицемерием по отношению к женщинам? А может, дело было в том, что Баба со своим свободомыслием и неприятием общепризнанных предрассудков был не похож на других отцов?

Да ведь и сам я пережил достаточно и прекрасно знал, что такое угрызения совести, – вот и не придавал прошлому Сораи большого значения.

Вскоре после смерти Бабы мы с Сораей переехали в квартиру с одной ванной всего в паре кварталов от дома генерала и Халы Джамили. Для вящего уюта родители Сораи купили нам коричневый кожаный диван и набор фарфоровой посуды. От себя лично генерал подарил мне новенькую пишущую машинку «Ай-Би-Эм». В коробку с подарком была вложена записка на фарси.

Амир– джан,

Да будут тебе в помощь эти клавиши в ремесле сочинителя.

Генерал Икбал Тахери

Отцовский микроавтобус я продал и больше ни разу не появился на толкучке. Зато каждую пятницу я ездил на кладбище. Частенько на могиле уже лежал свежий букет – от Сораи.

Мы наслаждались размеренной семейной жизнью и ее маленькими радостями, уступали друг другу в мелочах. Она спала с правой стороны кровати, я – с левой. Она любила пышные подушки, я – жесткие. На завтрак она ела хлопья с молоком.

Летом меня приняли в университет штата в Сан-Хосе, специальность – английский язык. Я нанялся в охранники во вторую смену в мебельный магазин в Саннивейле. Работа была скучнейшая, но экономила массу времени. Когда в шесть часов вечера все отправлялись домой и штабеля упакованных в полиэтилен диванов окутывала тень, я брался за книги и занимался. Свой первый роман я тоже начал писать там.

На следующий год Сорая тоже поступила в университет Сан-Хосе, выбрав, к досаде отца, педагогику.

– Ты могла найти своим талантам лучшее применение, – сказал как-то за ужином генерал. – В школе она была круглая отличница, Амир-джан. Из такой умной девушки вышел бы отличный юрист или политолог. Иншалла, когда Афганистан обретет свободу, кому сочинять для страны новую Конституцию, как не тебе? Молодые, талантливые и образованные будут нарасхват. Тебе даже могут предложить министерский пост, учитывая, из какой ты семьи.

– Я уже не девушка, падар, – сдержанно произнесла Сорая. – Я – замужняя женщина. К тому же учителя тоже понадобятся нашей стране.

– Учителем может стать любой.

– Положи мне риса, мадар, – попросила Сорая.

Генерал с извинениями встал из-за стола:

– Вынужден вас покинуть. У меня в Хэйворде встреча с друзьями.

Когда тесть удалился, Хала Джамиля принялась урезонивать дочь:

– Он ведь хочет, как лучше. Хорошее образование – верный путь к успеху.

– Он просто хочет похвастаться перед друзьями дочерью-адвокатом. Вот, дескать, какой молодец у нас генерал!

– Что за ерунда!

– Успех! – прошипела Сорая. – Я – не то что он, я не сижу сложа руки, предоставив другим сражаться с шурави, и не жду, когда все успокоится, чтобы занять удобное правительственное кресло. Учителям, может быть, не так много платят, но это мое призвание. И кстати, работать в школе куда лучше, чем жить на пособие!